Аудио страница
Наверное, лучше слушать в наушниках. Что-то в этот раз тихая запись получилась.
______________________________
Я уже не боюсь просыпаться в мире,
где даже у неба на бёдрах вывих,
где у моря нет дна,
и в четыре утра мы в центре своих квартир -
в колыбели опровержений,
в которой предел ощущений быстрее прыжка
хмурого солнца за горизонт, где плавятся мысли.
И тени снимают полынье бельё,
в гуттаперчевом воздухе шалевой зимы гнутся
под Циммера шёпот,
и время в часах не движется громче.
Боги вниз по верёвке спускают корзину причуд,
вечность тревожат,
вырезают боль из-под кожи одиночеств нудных,
и пьют любовь с губ отчаянных, тёплых,
а из тел шьют созвездия вновь,
и прикручивают их к небесным подошвам
для мерцания вечного, где шалят облака,
спинами трутся, прикрывая собой бесконечность…
______________________________
Я уже не боюсь просыпаться в мире,
где даже у неба на бёдрах вывих,
где у моря нет дна,
и в четыре утра мы в центре своих квартир -
в колыбели опровержений,
в которой предел ощущений быстрее прыжка
хмурого солнца за горизонт, где плавятся мысли.
И тени снимают полынье бельё,
в гуттаперчевом воздухе шалевой зимы гнутся
под Циммера шёпот,
и время в часах не движется громче.
Боги вниз по верёвке спускают корзину причуд,
вечность тревожат,
вырезают боль из-под кожи одиночеств нудных,
и пьют любовь с губ отчаянных, тёплых,
а из тел шьют созвездия вновь,
и прикручивают их к небесным подошвам
для мерцания вечного, где шалят облака,
спинами трутся, прикрывая собой бесконечность…
Это поёт наша Ортаниелия! Вот! Услышала и делюсь её записью, где она репетирует ещё.... песню Патрисии Каас!
Хвастаюсь ей, кароч) Честное слово, она разрешила!
Хвастаюсь ей, кароч) Честное слово, она разрешила!
Как жаль, что тем, чем стало для меня твоё существование,
не стало моё существованье для тебя.
Под костью рёберной теперь лишь рёв дракона,
и птицы пролетают надо мной, роняя перья.
Цветущие вишнёвые сады в годах остались прошлых,
а в нынешнем – засеян пруд унылой ивой,
в реке луна не омывает свои руки -
она в ладонь уже не ляжет солнцем.
Из слов торчит букет калёных игл,
речь умирает на губах,
и краски гор в закатах стали тусклы –
так происходит при великой смерти,
так происходит при великой жизни.
Я полностью снимаю свою кожу
и оставляю голым естество
в день ветра, в день союзов между небом
и краем неиспорченной земли -
на ней молчат все вековые камни
и море убегает от воды.
Здесь нахожу огонь по дыму,
в нём опаляются мечты,
и пусть –
глупее только сны под утро.
Откуда я пришла – туда уйду,
осталось только вспомнить,
где звучала флейта
под материнской грудью
в местах единственного
подлинного дома…
И книгой недочитанной сгорю…
не стало моё существованье для тебя.
Под костью рёберной теперь лишь рёв дракона,
и птицы пролетают надо мной, роняя перья.
Цветущие вишнёвые сады в годах остались прошлых,
а в нынешнем – засеян пруд унылой ивой,
в реке луна не омывает свои руки -
она в ладонь уже не ляжет солнцем.
Из слов торчит букет калёных игл,
речь умирает на губах,
и краски гор в закатах стали тусклы –
так происходит при великой смерти,
так происходит при великой жизни.
Я полностью снимаю свою кожу
и оставляю голым естество
в день ветра, в день союзов между небом
и краем неиспорченной земли -
на ней молчат все вековые камни
и море убегает от воды.
Здесь нахожу огонь по дыму,
в нём опаляются мечты,
и пусть –
глупее только сны под утро.
Откуда я пришла – туда уйду,
осталось только вспомнить,
где звучала флейта
под материнской грудью
в местах единственного
подлинного дома…
И книгой недочитанной сгорю…
Как жаль, что пустыня взрастает галактиками с песками неверия в морские глубины. В ней засыпает вечность, от которой не бывает следов от снега, и она не умеет стареть.
Её утро похоже на разбитую ракушку, в которой когда-то ещё билось моллюсковое сердце, и только его тепло расползается по сухому горлу пустыни. Ночи похожи на разрушенные города с запахом влюблённости и случайных разлук, где тоска целует каждую песчинку непредсказуемых дюн, бегущих в никуда.
Пустыня не умеет умирать, потому что мертва. Смерть для неё молчаливая подруга и постоянная гостья, приносящая сирокко – тот, что уносит верность к чему-либо в неизвестность, миражами оплетает память и заражает совершенной холодностью. Потому что смерть может быть омерзительной только для тех, кто остался жить.
Её бог - идол, не умеющий сожалеть и плакать, глаза которого никогда не видели, как рождаются водопады и как умеют танцевать звёзды.
Посреди пустыни стоит человек, и его тень прорастает в пески чёрным упругим волосом. Он ещё вспоминает сверкание моря, как будто по волнам пробежались святые. Его вены бледнеют под потемневшей кожей, он перестаёт чувствовать жажду и медленно погружается в небытие.
Пустыня с подругой ужинают под небом, прошитым солнечной проволокой…
Её утро похоже на разбитую ракушку, в которой когда-то ещё билось моллюсковое сердце, и только его тепло расползается по сухому горлу пустыни. Ночи похожи на разрушенные города с запахом влюблённости и случайных разлук, где тоска целует каждую песчинку непредсказуемых дюн, бегущих в никуда.
Пустыня не умеет умирать, потому что мертва. Смерть для неё молчаливая подруга и постоянная гостья, приносящая сирокко – тот, что уносит верность к чему-либо в неизвестность, миражами оплетает память и заражает совершенной холодностью. Потому что смерть может быть омерзительной только для тех, кто остался жить.
Её бог - идол, не умеющий сожалеть и плакать, глаза которого никогда не видели, как рождаются водопады и как умеют танцевать звёзды.
Посреди пустыни стоит человек, и его тень прорастает в пески чёрным упругим волосом. Он ещё вспоминает сверкание моря, как будто по волнам пробежались святые. Его вены бледнеют под потемневшей кожей, он перестаёт чувствовать жажду и медленно погружается в небытие.
Пустыня с подругой ужинают под небом, прошитым солнечной проволокой…
Отдыхали тут с братишкой в деревне. Взяли аппаратуру, много чего наджемовали, накуролесили. Среди прочего получилась вот такая песнюха. Черновик, много лажи, но это поправимо... в целом пытались скрестить роковое звучание с русской застольной песней, удалось или нет - судить Вам. Да, слушать с 18 секунды, до этого сохранилась тишина. -)
P.S. Знаю, похоже на "Сектор газа". -))
P.S. Знаю, похоже на "Сектор газа". -))
Та ночь,
Тяжелая как воздух!
Та ночь,
Беззвучная как вопль!
Луна с небес ушла на отдых
И вместо в тучах мчался тополь
А ты как рысь рвала мне сердце
Закутанное в плоть твою
Мне до сих пор еще не верится
Что я не умер в том бою
Потом еще слепы от ярости
Еще в пахучем поте ратном
Я думал о грядущей старости
А ты о девстве невозвратном.
/автор Гейдар Джемаль/
Тяжелая как воздух!
Та ночь,
Беззвучная как вопль!
Луна с небес ушла на отдых
И вместо в тучах мчался тополь
А ты как рысь рвала мне сердце
Закутанное в плоть твою
Мне до сих пор еще не верится
Что я не умер в том бою
Потом еще слепы от ярости
Еще в пахучем поте ратном
Я думал о грядущей старости
А ты о девстве невозвратном.
/автор Гейдар Джемаль/
Ещё немного избранного от Гардемарина!))
ЖИЗНЬ ПОКА ЕЩЁ ТЕЧЁТ ВО МНЕ…
Жизнь пока ещё течёт во мне
Гаснущим ручьём.
Не придут к могиле на поклон
Те, кто "не причём".
Лучше в пепел изойти в огне,
Чем веками тлеть.
Тот, кто был для вечности рождён,
Покидает клеть.
Остаются в памяти не все,
Жребий или рок?
А бывает, что живой – забыт,
В тишине продрог.
Истина ясна во всей красе:
Если помнят – жив.
Кто-то и меня спасти решит,
В сердце сохранив…
ЖИЗНЬ ПОКА ЕЩЁ ТЕЧЁТ ВО МНЕ…
Жизнь пока ещё течёт во мне
Гаснущим ручьём.
Не придут к могиле на поклон
Те, кто "не причём".
Лучше в пепел изойти в огне,
Чем веками тлеть.
Тот, кто был для вечности рождён,
Покидает клеть.
Остаются в памяти не все,
Жребий или рок?
А бывает, что живой – забыт,
В тишине продрог.
Истина ясна во всей красе:
Если помнят – жив.
Кто-то и меня спасти решит,
В сердце сохранив…