Фантасмагори

Глава 1

^{Тьма идёт не с Запада, не с Востока, 
растекаясь чёрной тягучей гущей, 
залепляя бельма пустые окон, 
поглощая едущих и идущих. 
Тьма идёт, живое берёт нахрапом, 
оттеняя солнце нездешней силой. 
Холоднее азота и крепче граппы, 
и её движенье невыносимо.}

^{Римма Рид}

 Пробудился.

 Жёлтый зрачок луны, обезображенный сизым бельмом, настойчиво заглядывал в окно, взывая к нутру, расшевеливая застоявшиеся инстинкты.

- Ты всё-таки собрался идти… на дурацкую рыбалку свою? - раздался сонный голос женщины, попытавшейся было прижаться к бедру своим дряблым телом.

- Да, - отозвался холодно, неторопливо садясь на кровати. Сторонясь костлявой, опостылевшей бабской плоти.

- Ну и вали! – злобно воскликнула она, сердцем вероятно ощущая, что уже не вернётся. – Обойдёмся как-нибудь.

- Вот и отлично, - произнёс отчуждённо, вглядываясь в призрачно-подсвеченную темноту за окном. Пытаясь уловить и прочувствовать необузданную пульсацию ночи.

- Может всё-таки останешься? – после короткой паузы необычайно ласково поинтересовалась она. В голосе зазвучала особая, обычно не характерная для неё, трепетность.

 В ответ только зубами скрипнул. Вот уж - женщина! Вклинилась, как всегда, не вовремя. Только сбила с настроя.

 Неплохо бы, конечно, перерезать ей напоследок глотку. Либо притопить в ванне наполненной ледяной водой…

 Посмаковав немного подобные мысли, поднялся с постели. Развёл локти в стороны, сделал парочку энергичных круговых движений телом, разгоняя кровь.

 Очень хотелось выпить кофе и чем-нибудь да позавтракать, хоть бутербродом с жёсткой колбасой, однако желание поскорее вырваться из наскучившей клетушки преобладало.

 Торопливо надел заготовленный накануне походный костюм. Поспешил из комнаты, оставляя женщину наедине с собственными прокисшими мыслями.

 Откопал в чулане припрятанный посреди разнообразного хлама большой рыболовный чехол. Натянул походные ботинки, накинул на спину лёгкий рюкзачок и, не прощаясь, покинул квартиру.

 Менее чем через час, сопровождаемый утренними сумерками, объявился на вокзале.

 Приник к первому попавшемуся открытому окошку кассы, поинтересовался временем отхода и направлением ближайшей, но как можно более дальней, пригородной электрички.

 Приобрёл билет до конечной станции.

 На пороге вокзального здания, купил у случайной бабульки с клетчатой сумкой в ногах три тёпленьких, обмотанных чёрствыми промаслившимися салфетками, напоминавшими порезанную на квадратики дешёвую туалетную бумагу, жаренных пирожка – два с мясом и один с капустой, да стаканчик растворимого кофе без сахара.

 На вокзале даже в этот очень ранний час царила досадная суета. Так что перекусывать на улице не стал, а поторопился в вагон заблаговременно подошедшей электрички, издавшей при открытии дверей шум, напомнивший облегчённый выдох.

 Пристроил рюкзачок с рыболовным чехлом на полке и, приткнувшись около окошка, уплёл, с повышенным аппетитом, сочные пирожки. Запил их тёплым кофе, медленно смакуя каждый горький глоток. Тщательно вытер ладони и губы теми частями промасленных салфеток, до которых не дотянулись расплывшиеся пятна жира. Скомкав бумажки, сунул их в стаканчик. Стаканчик бросил под лавку.

 Подложил под голову походную кепку и, уперев её в вагонное стекло, приготовился ко сну. Скрестил руки на груди, вальяжно перекинул ногу за ногу. Прикрыл глаза, напряжённо ожидая отхода поезда.  

 Когда вагон, наполнившись народом, бессчётное множество раз хлопнув дверьми и невнятной скороговоркой протараторив через фонящий громкоговоритель названия двадцати с лишком станций, рывками тронулся с места – понемногу задремал…

 И только вот, кажется, отключился, как в ватное сознание втёрся мутный сон.

 Будто бы вечер. Конец удушливого, жаркого дня.

 За пышно накрытым столом, прямо напротив, сидит женщина, похоже, красивая. Причём, по дивной фантомной причуде, ещё и является законной женой.

 Почему, вдруг, именно женой? Во сне деталей не разобрать. Но выглядит нереальность чрезвычайно правдоподобно, сердце происходящему верит.

 Находится женщина хоть и близко, только руку протяни, но, между тем, слегка в отдалении, притуманенная сгустившейся полутьмой, так что чёрт лица, как ни старайся - не разглядеть, и поясняет что-то крайне важное насчёт воспитания ребёнка.

 Голос её, напоминавший по тональности говор какой-то известной (во сне никак не получалось вспомнить, какой именно) певицы - красив и монотонен. Но хоть и звучит он спокойно и завораживающе, однако в пространстве над столом ощущается непонятное напряжение. Будто вот-вот грянет беда.

- Бать, - раздаётся внезапно испуганный детский возглас со стороны. – Бать, слышь. Сюда, скорее!

 Окрик этот – как болезненная вспышка, излишне яркая искра в тёмной глубине сознания. Всё нутро взывает в ответ, требуя тут же вскочить, поспешить на помощь… но что-то мешает сдвинуться с места, шелохнуться даже.

 Будто прикованный, очарованный колдовским женским голосом, так и вынужден сидеть, выслушивая её пространные, совершенно неразличимые разъяснения. Хотя если напрячься как следует и хорошенько вслушаться – произносит она попросту какую-то умалишённую белиберду…

 Но почему-то никак нельзя даже сдвинуться, не закончив беседу. А сама жена, между тем, словно и не слышит молитвенный зов ребёнка.

 Сколько душа ни рвалась спасти просящего о помощи пацана - тело никак не поддавалось.

 Однако попытки не прошли даром - фигура женщины стала постепенно расплываться, теряя очертания, пока совершенно не растворилась в белом огне. А вой ребёнка, хоть и орущего уже так, словно его сжигают заживо, всё заметнее отступал на дальний план.

 Последним усилием воли заставил себя окончательно отринуть гипнотизирующий голос женщины и, сорвав оковы, резко встать с места… Но встать как-раз на самом-то деле не получилось.

 Зато удалось очнуться – вероятно, от настойчиво бьющего в глаза солнечного света. Колея, давно покинув городскую черту, понемногу свернула на запад, подставляя правый бок вагона пылающему светилу. Именно оно уже какое-то время мешало спать, неосознанно раздражая.

 Отсюда, похоже, и кошмарные грёзы.

 Приходя в себя, понемногу разглядывая осоловелых от жары соседей по вагону, с облегчением осознал – никакой жены и сына не существовало и в помине. Да и в целом, ни женщина, ни мальчишка никого не напоминали – сколько не пытался напрягать память. Приснится же такая ерунда!

 Ну, да ладно.

 Бросил ослеплённый взгляд на «Командирские» - с момента отправления поезда прошло немногим более часа. А если ещё вспомнить, что электричка ползла медленно, часто останавливаясь то на заброшенных полустанках, то на светофорах, пропуская километровые товарняки – не так-то далеко, получается, отъехали от города. 

 Пригляделся к проносящимся мимо осиянным окрестностям: разделённые лесополосами неровные прямоугольники полей – кукуруза, пшеница, капуста, гречка… картофельные поля. В мерцающей дали притаился кусок густого леса. Мимо неспешно проплыл, потерпевшим крушение обломком, совсем уж дряхлый хуторок.

 Увиденные места чем-то привлекали, нравились. Казались дикими, заброшенными, давно позабытыми богом.

 Расправил мятую кепку, нацепил её на макушку. Немного пьяно стащил с верхней полки рыболовецкий чехол и рюкзачок. Медленно двинулся, словно моряк по качающейся палубе, к тамбуру.

 Покинул электричку на следующей, случайно пришедшейся на довольно крупную деревушку, платформе.

 Все подобные станции до коликов напоминали одна другую. Убогое, неухоженное со времён Союза, в лучшем случае лишь слегка подкрашенное, ветхое здание с часами и вывеской-названием деревеньки. В некотором отдалении от центрального корпуса – блевотный сортир.

 Внутри маленького вокзального здания, если оно, конечно, не заколочено основательно - безысходный зал ожидания, где обязательно, на немногочисленно-уцелевших откидных креслицах, похрапывает, обложившись баулами, либо парочка местных пьяниц, либо неприхотливое семейство кочующих цыган. Либо ещё какие-то заблудшие души, случайно застрявшие на станции в ожидании попутного поезда.  

 Позади здания, обязательно, местные театральные подмостки: большой пустынный двор, долженствующий обозначать привокзальную площадь.

 Напротив станции, за «площадью», типично помещаются: по левую сторону - унылейший, только вот, кажется, восстановленный после очередного пожара, деревенский кабак, а по правую – более цивильный, явно подвергавшийся ежегодному оштукатуриванию, сельский магазинчик.

 На этом главные достопримечательности обычно и заканчивались. Разве что где-то в стороне над хатками торчит золочёный куполок церкви – их много где понастроили в последнее время, либо восстановили.

 Спустившись по бетонной лесенке вокзала во двор и окинув быстрым взглядом неизвестные прежде, но знакомые по существу, окрестности, сразу к светлому зданьицу и направился.

 В который раз подивился жуткой скудности ассортимента выселковой лавки.

 Впрочем, в наличии оказалась худо-бедная колбаса, вяленький какой-то, однако всё ещё съедобный с виду сыр, и, естественно, свежайший хлеб, запах которого наполнял помещение, спасая прочее нищебродство. Ведь то, что сельский «Кирпичик» вкуснее и прянее любой городской булки, знал не понаслышке.

 Дополнив покупку треугольным пакетом более-менее свежего кефира, покинул магазин, а вскорости, двинувшись обходной, местами сохранившей остатки асфальта дорогой, и село.

 Проскользнул прогулочным шагом мимо заброшенного кирпичного заводика, достиг бескрайнего пшеничного поля. Пройдя немного по черноватому летнику, насквозь пересекавшему рябящую безбрежность, устроил под чистейшим, без малейшего пёрышка, голубым небом, скудный, но аппетитный, ввиду душистого аромата перезревших злаков, завтрак.

 Вкусив неторопливо непритязательных магазинных даров и немного переведя дух, неспешно побрёл по летнику, останавливаясь иногда чтобы вытереть кепкой пот со лба.

 Урожай с полей уже начали собирать – буйство злаков местами сменяла срезанная под корень пустошь. Изредка на горизонте объявлялись комбайны, тракторы и прочие грузовые машины.

 Достигнув потихоньку то ли конца, а то ли начала выглядевшего поначалу бесконечным поля, свернул к тополиной посадке на холмике, оттенявшей просёлочную дорогу, и прилёг отдохнуть прямо меж узловатых корней деревьев, на травке.

 После некоторой передышки побрёл по выезженной сельхозтехникой грунтовке. Двигаться по такой дороге стало заметно легче, во всяком случае, не приходилось больше спотыкаться о стерню.

 Так и плёлся холмами вверх-вниз, взбивая ногами пыль, периодически поглядывая на стрелку компаса.

 Вскоре осознал, что дорога пусть и более удобная, но только ведёт не в том направлении - приближает к железнодорожному полотну. Тогда как наоборот, требовалось уйти от цивилизации подальше, в самую гущу деревенской глуши.

 Решил вновь свернуть в поля и продолжил шагать, шагать, шагать, особо не разбирая пути, лишь изредка корректируя направление по маленькому компасу - стеклянному пузырьку на широкой боковинке ремешка часов.

 В конце концов, отупев от бездорожья и палящего солнца, вновь завалился прикорнуть в тени очередной попавшейся по пути посадки. Раннее пробуждение, чуткое поездное полузабытье с раздражающей фантасмагорией, излишек свежего воздуха, наконец, дали о себе знать. На сей раз отключился основательно.

 Ненадолго опомнился лишь тогда, когда внезапно обнаружил, что подложив руку под голову, уже некоторое время бодрствует. Лёжа на спине затуманено наблюдает, как хищная бурая птица медленно парит над полем, высматривая добычу.

 То ли степной орёл, то ли более редкий чёрный коршун, а может обыкновенный канюк – на таком расстоянии, да при столь ярком солнце не разглядеть.

 Птица, выставив крыло под прямым углом, корректируя таким образом полет, промышляла, вероятно, на зайчиков, сусликов, тушканчиков и прочих мышей-полёвок...

 Сопровождая долгим взглядом её бесконечное парение, понемногу закунял. А стоило только ей надолго исчезнуть из поля зрения за ярким мерцающим горизонтом – вновь заснул. И долго ещё парил в забвении, ощущая в душе лёгкий свободный полёт собрата-охотника.

 Когда полный сил и свежести внезапно очнулся накануне заката, то с некоторым даже удивлением обнаружил близкую, утопшую в зарослях, деревушку и симпатичный приземистый домик неподалёку.

 Понял сразу - попал туда, куда надо. Значит, чуйка сработала, а ноги сами принесли правильно.

 Неподалёку от места отдыха, в глуби густой рогозы, из-под земли пробивался источник, бесшумно струившийся в сторону села. Вероятно, растекаясь посреди деревни полноводным озером с карасями.

 Освежившись у истока речушки, бодро, но всё так же неторопливо, принялся за приготовления. Спешить-то некуда. Тем более с этого момента самая пресная и тягомотная часть похода заканчивалась, а начиналось уже чистое удовольствие. Приход которого всегда приятно немного оттянуть.

 Высыпал из рыболовецкого чехла на траву лёгкие пластиковые удилища и разнокалиберные стекловолоконные коленца спиннингов.

 Следом за служившим бутафорией барахлом на землю выпали более тяжёлые детали, тщательно завёрнутые в несколько слоёв промасленной и сухой бумаги.

 Укороченный приклад. Сдвоенный вертикальный обрезанный ствол. Перевязь патронташа с рассованными по ячейкам патронами.

 Присел у разбросанных на земле свёртков, извлекая части из шуршащих в руках газет.

 Полная сборка ружья произошла быстро и непринуждённо. Лёгким, привычным движением закрепил отдельные узлы в одно целеустремлённое целое. Стволы словно влитые встали в коробку замка ударно-спускового механизма.

 Поднимаясь во весь рост на фоне алого, обещавшего утром жару, заката, закинул патронташ на плечо, продевая его через голову. Повесил по телу наискось, как у мексиканских «камарадос» - разве что сомбреро не хватало для полного вживания в роль.

 Прицепив с боку на пояс нож (пользоваться которым не очень-то любил, предпочитая огнестрел), немного понаблюдал за тем, как полыхает закат – вид нерукотворного огня порождал в груди странное восторженное чувство.

 Полностью стемнеть должно было только минут через двадцать-тридцать, обычно по деревням в это время только садились ужинать.

 Утомлённое буденной работой семейство собиралось обычно за общим столом на улице под каким-нибудь плодовым деревом. Взрослые чуть выпивали, расслабляясь после дневных трудов. Лишь когда сгущалась темнота, женщины, оставив мужчин, загоняли самых младших в хату – мыться, готовиться ко сну. Чуть позднее, чтобы не засиживаться, старшие перебирались туда и сами, ведь им тоже обычно предстояло проснуться рано, до рассвета.

 Одним словом – спешить всё ещё некуда. Перебросил оружейный ремень через шею, водружая обрез чуть пониже груди. Локти поудобнее упёр в ружьё, расслабляя мышцы, позволяя внутренним энергетическим токам приятно кружить по верхней части тела при каждом неторопливом шаге.

 Неторопливо добрался до первого, на краю посёлка, домика – жилище было погружено во тьму и выглядело дремотным, практически бездыханным.

 Хотя на самом деле, люди внутри ещё не успели даже увидеть первый сон.    

 Нашёл на ощупь крючок калитки и, открыв её, проскользнул во двор. Фонарь, установленный над входом в пристройку, ярко освещал подход к дому.

 Нога случайно наткнулась на что-то острое и твёрдое. Поднял с земли крупный камень. Подбросил пару раз в руке, швырнул в окно веранды. Стекло брызнуло осколками.

 Внутри зашевелились, зашумели, забегали. Немного постоял, ожидая. Но всё никак. Подхватил ещё один камень и кинул в соседнее окно.

 Тут уж из дому выскочили сразу трое - друг за другом. Здоровые лбы, крепкие ребята. Первый постарше, слегка сгорбленный - матерясь и проклиная хулигана на все лады. За ним двое юнцов, один другого моложе, но явно не из робкого десятка.

 У самого младшего в руках оказалась скалка, у того что постарше - нож, а у взрослого, последнее показалось особенно забавным - чугунная сковородка.

 Без дальнейших разговоров быстро вскинул ружье, направляя дуло на верховодившего троицей отца семейства и спустил оба курка разом.

 Обрез ударил дуплетом, короткая вспышка распорола темноту.

 Мужика срубило так, как ломает буря старое, мощное с виду, но уже подряхлевшее внутри дерево. Парни со своим враз ставшим бесполезным оружием в руках больше не пытались оказать сопротивление, а с расширившимися глазами непроизвольно отступали к двери.

 Пока их не сдуло напрочь ветром, спокойно преломил ружье, выщёлкивая пустые гильзы. Неторопливо изъял из патронташа новые патроны, вставил в дуловые отверстия.

 Захлопнул, щёлкнув замком, обрез и хладнокровно, одного за другим, положил обоих парней, слегка напомнивших растерянных братцев из ларца.

 Итак, всё как обычно - мужчины погибли снаружи. Ну а для того, чтобы прикончить женщин и детей требовалось зайти внутрь.

 Перезарядившись на пороге, пошёл по комнатам отлавливать и отстреливать прочих божьих тварей.

 Маленькую старушонку приложил около печки, где она, вероятно напрочь глухая, всё ещё продолжала что-то там суетиться. Женщине средних лет, жавшейся к стене комнаты и поводившей дикими глазами, выстрелил прямо в лицо, превращая его в кровавую маску, навеки гася свет сознания.

 Напоследок какую-то молодую, но неладную, неуклюжую девку, вытащил прямо из-под узкой кровати, схватив за торчавшую наружу щиколотку, и, приставив дуло к неестественно надутому пузу, пропечатал насквозь, навылет.

 Так и бросил её корячиться на полу, придавленным пауком, решив, ради разнообразия, не добивать.

 Вся неторопливая прогулка по дому заняла минуты полторы, максимум две. Фаза активности оказалась слишком короткой - застоявшийся адреналин даже не успел толком насытить и разгорячить кровь.

 Ощутил слабое неудовольствие, переходящее в раздражённость и даже лёгкую злость. Следом возникло нетерпение. А за ним - острое желание поскорее подстегнуть, усилить эмоции.

 Поскорее покинув жилище, двинулся прямо к забору. Легко перескочил через разделявший участки невысокий палисадник. Вечно о что-то спотыкаясь, быстро преодолел огромный огород, вынырнув из кустов у соседнего дома.

 Со всей силы двинул прикладом в окно. Пошурудил в образовавшемся отверстии дулом, дробя стекло, увеличивая дыру.

 Внутри возникло беспорядочное движение.

- Что там, крысы?! – воскликнул так злобно, будто там в самом деле шерудили крысы. И тут же принялся палить наобум, практически куда попало, ориентируясь по мечущимся во тьме звукам. Будто в слепом тире. Быстро перезаряжаясь и продолжая поспешно тыкать на гашетки. Испытывая странное злорадное веселье.

 Изнутри всё явственнее доносились вскрики, стоны раненных. Поразительно, сколько же народу набилось в несчастной комнатушке? Целый цыганский табор там ночует или что?.. Успевай только отбрасывать стрелянные гильзы и вставлять на их место свеженькие патроны.

 В какой-то момент вой внутри будто достиг критической точки, вызывая в мыслях пресловутое пение грешников в аду, а затем, наконец, всё замерло - ни звука, ни шороха.

 Но продолжал машинально палить какое-то время, даже когда внутри окончательно стихло – огненные вспышки, коротко озарявшие темноту, казались хороши сами по себе.

 Отвоевавшись, до основания разворотил окно и забрался, через подоконник, внутрь комнаты.

 Под ногами слабо хрустнуло стекло.

 Пронизанный гарью воздух комнаты стало сразу же разъедать чем-то сладковатым, приторным, тошнотворным. Сквозняк, скрупулёзно просачивавшийся сквозь разбитое окно, лишь ускорял процесс разложения.

 Не дожидаясь, пока кровь начнёт затекать под ноги, сделал несколько стремительных шагов и, нащупав ручку, вышел из комнаты, плотно притворив за собой дверь.

 Коридор сельского дома оказался непривычно узким и длинным. По бокам виднелись проёмы ещё каких-то комнат или, возможно, чуланчиков. Но проверять, есть ли там кто – не стал. Какой смысл?

 Снял дверную цепочку со стены в конце коридора, открывая проход. Вышел на веранду и только там уже, намацав позади висевшей вдоль стены рабочей одежды выключатель, врубил свет.

 Тусклая лампочка, слабо меркнув, осветила нищенскую кухонную обстановку.

 На застеклённой терассе парил свежий ночной воздух, насыщенный запахом чего-то сочного, вкусненького.

 Тут только, подсознательно высматривая хоть какую-то пищу, подметил, что тело бьёт мелкая дрожь, а во рту скопилась обильная слюна.

 Прислонил карабин к двери. Вернулся к столу, выискивая пахучую стряпню.

 На столе, стульях и прочих кухонных поверхностях стояли глубокие тарелки, накрытые, вместо крышек, мелкими. Окружающее пространство было, казалось, переполнено этими разнокалиберными посудинами.

 Принялся открывать все тарелки подряд, обнаруживая в них нечто несъедобное - то перец горошком, то лавровый лист, то какие-то пахучие, но сухие растения.

 Краем глаза заметил на стоявшей в углу газовой плите большую сковороду. Откинул алюминиевую крышку. Обнаружил внутри скукоженные кусочки мяса, помалу индевевшие в толстом слое жира.

 По-видимому, остатки ужина большой семьи.

 Не желая возиться с приставленным к плите газовым баллоном, принялся извлекать из вязкого желе холодные комочки, сведёнными от напряжения пальцами. Жадно пережёвывая и поглощая один суховатый прожаренный кусок за другим.

 Опустошив пательню, стёр с чугунной поверхности, шматом обнаруженного на столе подсохшего бородинского хлеба, остатки жира и отправил пропитанную студнем мякушку в рот, удовлетворённо причмокивая.

 Удивительно даже, насколько, оказывается, проголодался.

 Расслабленно присел на деревянную табуретку, облокотившись о давно небелёную, потрескавшуюся стенку. Желая приятно перевести дух. Дожидаясь, пока прекратится голодная дрожь в руках.

 Слегка переведя дыхание, довольно осклабился - вечер, безусловно, удался.

 Впрочем, хищнику не пристало слишком уж задерживаться на одном месте. Опасно. Пришла пора рвать когти.

 Но, напоследок…

 Прихватив сковородку, дожёвывая по пути остатки мяса, вернулся в большую комнату. Нащупал на стене выключатель.

 Когда свет лампы озарил помещение, бегло обозрел деяния рук своих - душа мгновенно наполнилась эйфорией окружающего кровавого хаоса.

 Налюбовавшись, вернулся в веранду. Небрежно бросил на зазвеневший бьющимися тарелками стол опустошённую сковородку.

 Немного повозившись с незнакомой хитромудрой задвижкой, удовлетворённо выскользнул на улицу, в прохладную августовскую ночь.