Посольство

1

 Громоздкая деревянная повозка, сопровождаемая внушительной конной охраной, а также шумным полчищем помощников и рабов, заселившим многочисленные фургоны, давно покинула последнюю имперскую почтовую станцию, углубившись в каменистую степь.

 Чем дальше на восток продвигалось посольство, тем неуютнее казался путникам климат, а территории — пустыннее. Зато выяснилось, что чужеземные дороги столь же отменные, как и преторианские. Сдерживали делегацию лишь телеги с провиантом да мелкие торговцы, привязавшиеся по пути ради защиты.

 Погода стояла знойная, солнце палило. Граф изнывал от жары. Духота и скука измотали его. Затиснутый в колымаге, на неудобной лавке, ощущал себя неловко, словно узник; тело требовало простора. Да и сидевший напротив нотариус своими ужимками и причудами ему досаждал.

 Пока граф хмуро покрывался испариной, писарь с неуёмным любопытством разглядывал сквозь маленькое оконце окрестности, то покусывая от волнения ногти, то весело потирая ладошки, восторгаясь неизвестно чему.

 Между тем окружающая местность скорее настораживала, чем вызывала восхищение. Странная, непривычная архитектура. Унылые строения живых, дивные развалины мёртвых. Мрачные храмы огнепоклонников. Неприязненные взгляды аборигенов – наверняка последователей жутких местечковых культов.

 Граф ощущал себя по уши окунутым в стан врага. Слишком всё вокруг отличалось от привычного, предвещало опасность. Того и гляди выскочит из-за очередного холма табун дикарей, желая расправиться с делегацией.

 Дурная привычка, приобретённая ещё в молодости при охране северных рубежей, в любую минуту ожидать внезапного нападения, сыграла с ним в очередной раз злую шутку. Вызвала повышенную подозрительность.

 Тут бы отвлечься, малость поболтать, выговориться. Поделиться опасениями, выслушать в ответ разумные доводы. Успокоить, значит, расшалившиеся нервишки. Но обсудить ситуацию не с кем. Вместо этого приходилось отмалчиваться и терпеть, сцепив зубы, странные мычания, многозначительные покашливания и закатывания глаз, которыми днями напролёт кормил его приблуда нотариус.

 Софист же, скотина эдакая, опять куда-то запропастился. Вечно он исчезал из поля зрения, когда так нужен. Вот что значит, философ. Человек, со службой не знакомый – вольная птица, лёгкая на подъём.

 Впрочем, граф догадывался, где можно найти плута. Тот частенько, развалившись на одной из подвод, везущих для лошадей сено, нежился, будто какой Диоген, под солнышком. Когда, конечно, не пьянствовал с рабами либо не рассыпал бисер перед прислугой. Такую уж обычно предпочитал компанию. Известное дело: у этих мыслителей, где выпивка – там и дом.

 Утомлённый обстоятельствами, в которых оказался затиснут, граф, делая вид будто слегка прикорнул, сквозь прищур продолжал наблюдать за нотариусом. И раздражался всё больше.

 Чему вообще радуется этот странный малый? Похоже, он точно не в себе. Может думает, что едет на курорт? На лечебные воды, поправить здоровье? Ещё и подмигивает постоянно, будто призывая разделить сомнительное удовольствие.

 А может он с ними заодно? С дикарями этими… Постоянно торчит у оконца. Только и ждёт знака извне, лишь бы поскорее разделаться с посольством. Вот и радуется каждый раз при виде своих.

 Граф словно невзначай поправил пояс на пузе, чтобы верный кинжал, с которым не разлучался практически никогда, находился прямо под рукой. Мало ли чего ожидать от этого чудака. Какой-то он припадочный, в самом деле. Ещё набросится ни с того ни с сего. Главное тогда поскорее его кокнуть. Прежде, чем подберётся слишком близко и успеет расцарапать своими обкусанными когтями хоть где-нибудь кожу до крови. А то небось заразит ещё своим идиотизмом.

 Нет, прав был софист, что избегал повозки. Тут и сам скоро свихнёшься в этом пекле, да глядя на пришибленного спутника.

 Нотариус, узревший среди очередных развалин каких-то доходяг, пасущих бескрайнее стадо овец, так умилился, что даже с места подскочил. Пытаясь передать военачальнику свой энтузиазм, принялся настойчиво косить глазами в оконце, приглашая присоединиться к восторгу.

 Граф осознал, что терпеть больше подобного издевательства не может. Враз «пробудившись» от дрёмы, натянуто улыбнулся нотариусу в ответ, окриком притормозил возницу, сошёл на дорогу и поспешил к хвосту двигавшейся навстречу вереницы экипажей, в поисках mentula, verpa философа.

— Что ты тут, – воскликнул обрадованно, обнаружив осоловелого бородача в затасканной тунике, вяло развалившимся на возе сена. – Всё прохлаждаешься?

 Философ встретил гостя с заметным удивлением. Даже соломинку изо рта вынул.

— Ого, какие люди! Желаешь составить компанию? Места предостаточно, милости просим, – воскликнул, похлопывая по фуражу. Но сразу смекнул что к чему. – А! Верно решил сбежать от нотариуса?

— Ты, как всегда, проницателен, — согласился сановник, забираясь к софисту на скирд. — Этот тип меня настораживает. Себе на уме. Так ликует всю дорогу, чуть из сандалий не выпрыгивает. Вообще, дивно себя ведёт. По вечерам карябает в своих свитках, а записи прячет во внутреннем кармане. Поначалу я думал, что он просто сумасшедший.

— Все мы тут несколько своеобразны…

— Но однажды удалось заглянуть в его пергамен. Там не латынь. Какие-то странные закорючки. Очень подозрительно. Ты ему доверяешь? Может он колдун?

— Нет, дорогой граф, никакой не колдун. Разве что в своём роде. Вполне доверяю, — успокоил его софист. — Каждого из нас призвали за определённые достоинства… да ты и сам знаешь. А нотариус — знаток договорных отношений. Сам по себе человек несколько диковинный. Зато, насколько я наслышан, мастер своего дела. Чрезвычайно дотошен. Все эти бумаги, закорючки — его хлеб. Не стоит так уж удивляться. В конце концов мы здесь ради одной цели, всем нам известной.

— Да, эта цель! – воскликнул граф в раздражении, но опомнившись, снизил тон. – Меня она смущает ничуть не меньше. Почему мы должны унижаться? Только посмотри на эти земли. Камни, песок, колючки, да убогие лачужки. Как по мне, договорные отношения тут могут быть одни – в виде мощных атак нашей тяжеловооруженной пехоты.

— Гм! – попридержал его словоизвержение софист. – Не стоит так увлекаться. Не забывай, мы здесь для другого. Тебе император наверняка дал личное поручение? Как и всем нам.

— Дал, но… – граф беспомощно оглянулся. – Ничего по моему профилю. Сплошные крестьяне со стадами овец. Гарнизоны, которые мы проезжали, настолько незначительны, что не стоят особого внимания.

— Ничего, скоро прибудем в Ктесифон. Там, может быть, разузнаешь побольше.

— Хотелось бы.

— А по поводу нотариуса… Предлагаю вечером разрешить все сомнения, — подвёл итог софист. — Высказаться начистоту, навести мосты. Верно стоило сделать это раньше. Но лучше позже, чем никогда.

— Каким образом ты собираешься сие провернуть?

— Самым испытанным, — философ запустил руки вглубь сена и раздвинул сухие стебли. На дне показалась винная амфора. — У меня тут полная бутыль идеально выдержанного терпкого «Фалернума», и вечером, на стоянке, мы его разопьём. Лучший способ наладить совместную работу — вместе напиться. Обычно это помогает преодолеть личную неприязнь и прочие мелкие предубеждения.

— Так вот какого демона ты вечно тут… — расхохотался граф. – Охраняешь бесценные запасы? И правда — мудрец!

— Это опыт, — веско согласился софист, облизнув пересохшие губы. — Долгие годы учёбы, всестороннего постижения мира. Метод проб и ошибок. Новых проб, и новых ошибок.

— Вино, надеюсь, лучше того прокисшего компота, которого у нас полны закрома… А у тебя, кстати, какое поручение от императора, хотелось бы знать? – стал потешаться граф. – Слиться с толпой, сойти за местного? Эвона как загорел! А потом, естественно, опоить шаха, втереться в доверие и хитростью навязать соглашение. Что касается прощелыги нотариуса, так я даже не сомневаюсь в его предназначении. При виде этого недоразумения, персы согласятся на мир из одной только жалости. Кстати, лёгок на помине, – пробормотал язвительно, завидев, как неуклюже поспешает в их поисках писарь, по-гусиному вытягивая шею, чуть не спотыкаясь по пути. — Видать, соскучился в одиночестве.  

— Не против компании? – застенчиво спросил нотариус, обнаружив приятелей, умостившихся на телеге.

— Гм, — лишь ответил на это предложение граф.

— Отнюдь! – радушно откликнулся софист. – Мы как раз о тебе говорили.

— О чём же, если не секрет? – поинтересовался писарь, неловко подсаживаясь на краюшек движущегося рыдвана.

 «Ну, что за ничтожество!» — подумал военачальник, разглядывая нескладную, сгорбленную фигуру.  

— Не секрет, – дружелюбно подмигнул мудрец. – У меня тут припасено первосортное вино. И мы как раз обсуждали, насчёт справить вечерок втроём. Тем более впервые нас ждёт ночёвка не в трактире, а под чистым небом.

— На вражьих землях… — недовольно пробурчал граф.

— Ха, — довольно потёр ручонки нотариус. – Видимо, разговор предстоит серьёзный?

— Конечно. Грядут переговоры.

— Давно пора, давно! – согласился писарь, осторожно косясь на военачальника сияющим взглядом.

 «Совершенно непробиваемый тип», — мысленно поразился граф.

 А ведь даже рабы посмеивались растяпе вслед. Разве только софист общался на равных. То ли не обращал внимания на недостатки, то ли принимал их как данность.

 Вот же, размышлял дальше сановник, подарили боги парочку в спутники — пьяница и недоумок! При всём том оба частенько смотрят на него самого словно на тугодума. Вечно переглядываются между собой с пониманием, будто больше знают. А может они просто заодно? На стороне врага и держат его за дурака? Похоже, вечером всё разъяснится.

 Солнце клонилось к горизонту, заливая местность мягкими рассеянными лучами. Подсветило равнину, слегка озолотив её. Окружающие просторы стали мутнеть, терять зримость. По краям низменности, скрадывая дали, то ли скапливался туман, то ли зарождались ранние сумерки.

 Но на одном из направлений пелена не спешила сгущаться в темноту, а наоборот разрасталась. Несмотря на полное безветрие и покой, овивший окрестности, постепенно расползлась в  кучное пылевое облако, приближающееся к посольству.

 Всё выглядело так, будто прямо на спутников, помалу затмевая небо, надвигался «красный ветер», самум.

 Граф разгорячился и принялся встревоженно командовать, требуя от начальника конвоя поскорее разбить лагерь, дабы не оказаться застигнутыми стихией врасплох. Но внезапно осёкся.

— Гляньте, а это ещё что такое? – воскликнул, узрев нечто странное.

 Из песчаной вьюги спокойно, с присущей им неторопливостью, выступали тяжело навьюченные верблюды, сопровождаемые когортой верховых.

— Может, мираж? – предположил софист, в свою очередь разглядевший неожиданное явление, сопровождаемое сильно зыблющимся разжаренным воздухом.

 Нотариус, сидевший пониже собеседников, отчаянно крутил головой из стороны в сторону и тщетно выпучивал глаза, надеясь увидеть то, что привлекло их внимание.

 На несколько мгновений парламентёров охватило замешательство. Но вскоре они осознали ошибку и успокоились.

 Им встретилась не буря и никакой не мираж. Столб пыли предварял приближение огромного каравана. Движущиеся змейкой верблюды поднимали копытами лишь лёгкий позёмок. Но его совокупность создавала издали впечатление надвигающегося стихийного бедствия. Иллюзия к счастью, оказалась мирной, не опасной.

 Так или иначе, зрелище им предстало довольно величественное. Легенды и мифы, слышанные каждым из посланников ещё в детстве, оживали у них прямо на глазах.

 Процессия проходила не по тысячелетней мощёной дороге, где катилось посольство, а вдоль неё, по ещё более древнему протоптанному пути. И передвигалась как бы не только в пространстве, но и во времени – перевозя грузы из сказочного прошлого в постылое настоящее.

 Впереди, на длинноногом осле, ехал вожатый. Его окружала охрана, оседлавшая высоких белых верблюдов. В руке проводник держал верёвку, привязанную к недоуздку ступавшего за ним непомерно гружёного бактриана. От первого навьюченного двугорбого верёвка тянулась ко второму, от второго – к третьему, и так далее, к каждому последующему. Повязанные в одну цепь животные появлялись перед взором остолбеневшей троицы одно за другим: благородные с виду, но утомлённые долгим переходом, покрытые пылью бесконечного странствования. Копыта мягко отстукивали по земле, тихо позвякивали бубенчики. Мимо длинной вереницы взад-вперёд сновали погонщики на дромедарах.

 Лёгкий вечерний ветерок вместе с долгожданной прохладой разносил по округе дурманящую смесь ароматов. От поклажи исходил густой шлейф, в котором ощущались нотки перца, корицы, гвоздики, мускатного ореха, тмина, кардамона, кориандра, куркумы…

— Вот оно! – громко прошептал потрясённый увиденным нотариус.

 Щедрые дары востока. Роскошь, скрытая до поры, но всё равно угадываемая в замызганных тюках. Чай и рис. Шёлка, пряности. Китайский фарфор. Кораллы, янтари, самоцветы. Косметика. Слоновая кость.

 Всё то, что по итогу конвертировалось в золото. Ресурсы, ради контроля над потоками которых и развязываются войны.  

 В то время как первые настоящие сумерки, особенно цветастые в этих краях, всё ярче окрашивали небо, а делегация, вместе со всею свитой, заворожённо наблюдала мерное шествие каравана, передовые избрали подходящее место для ночлега.

 Помалу стемнело. Посольство, избегая на всякий случай местных постоялых дворов, разбило стоянку в стороне от тракта, устроившись по примеру военного лагеря – с фургонами, выставленными по периметру и палатками в центре, под защитой; обязательным дозором со всенощными кострами.

 Пока располагались на местности, караван всё шагал и шагал на фоне всплывшего над тучей корявого поплавка луны.

 Каждый из посланников занимался общественно полезным делом. Софист заведовал приготовлением ужина, граф, по старой привычке, приглядывал за назначением караула, а нотариус всё считал и считал верблюдов. Как дитя — звёзды.

— Не менее пяти тысяч грузоносцев, – пробормотал он ошарашенно, заедая стресс поданным для трапезы куском жаренной дичи. – На самом деле, гораздо больше, я просто сбился со счёта. Вот где настоящие богатства!

— Ладно тебе, — воскликнул софист, наливая и подавая писарю вино. Не подпустив даже самого верного раба к почину столь ответственного священнодействия. — Выпьем!

— Согласен, надо выпить.

— Граф?

 Сановник насуплено принял чашу.

 Скрестив, по зову философа, кубки над костром, посланники вернулись на свои ложа, неспешно выпивая, отдаваясь удовольствию.

 Сделав первый глубокий глоток, военачальник даже крякнул от удовольствия.

— Стоящая вещь! – похвалил он.

 Нотариус, распробовав полноту вкуса напитка, отозвался, как слабое эхо, согласием.

 Софист также испытал внутреннее удовлетворение – попойка развивалась в позитивном ключе. Хорошее начало — половина дела.

 Огонёк трепетал, дрова уютно потрескивали. Дым ровной белой струйкой поднимался прямиком к центру мироздания. Лишь на высоте, будто уткнувшись в небесную твердь, растекался в разные стороны. Звук костра на равнинной местности звучал особенно сильно, вызывая массу положительных эмоций. Хорошее вино побуждало к мягкой меланхолии, благоприятствовало размышлениям.

 Философ, томно потягивая напиток, вскоре передал бразды правления рабу. Словно немая тень, тот возникал из ниоткуда и вновь исчезал в темноте, тщательно следя за равномерным наполнением бокалов. Пока господа не окосели настолько, что стало возможным самому решать – кому стоит подлить ещё, а где лучше пока повременить.

 Опьянение быстро дало результат. У спутников развязались языки, между ними возникла полемика.

— Слыхали какие условия выставил Риму этот восточный выскочка? – брызжа слюной возопил нотариус, на которого алкоголь подействовал первее всего. – Абсолютно неслыханно! Что эти варвары вообще о себе возомнили? Думают, они наследники великого Кира? Ха!

— Последние наши неудачи на северном фронте породили в них такую наглость, – тяжело согласился граф. – Но неудачи временные, а условия – излишне дерзкие. Возвратить им наши провинции? На каком основании? По какому праву они вообще считают их своими?

— Вероятно, потому что земли месопотамские, изначально персидские? — меланхолично отреагировал софист.

— Владели ими при Ахеменидах? – распалился нотариус. — Или, когда там… когда это было, вообще?! Может и Константинополь им теперь подарить?

— А знаете сколько легионеров там полегло? – согласился с писарем граф. — Кровью и потом множества доблестных воинов они нам достались. Нет, завоёванные края так запросто отдавать по первому требованию не годится.

— Вот и поторгуемся! – радостно потёр руки нотариус. – И пусть только попробуют отказаться от наших условий.

— Что тогда? – удивился сановник.

— Ты нам скажи! – развеселился писарь.

— Так наше дело заключить договор… — озадачился граф. – Мы же тут за этим?..

— Разве только?

 Сановник перевёл недоуменный взгляд с одного собеседника на другого.

— Империя переживает сложные времена, — околично пояснил софист. – Волки так и норовят отхватить кусок посмачнее. Но к чему, как вопрошал сам Платон, все законы, общественные устроения, театры и даже философия, если в любой момент на тебя может напасть другое государство и превратить всё это в прах?

— Для нас война, с какой стороны ни посмотри – вещь полезная, — пьяно заявил нотариус. – Ты сам как бы поступил?

— Атаковал первым! — изрёк граф.

— Чего и стоило ожидать, — добродушно заключил философ, словно извиняя излишнюю горячность сановника перед невидимыми слушателями. — Наш храбрый воин только и бредит, что лязгом орудий. Сколько раз мне приходилось слышать сквозь тонкие стенки трактиров, как он командует во сне! Но, послушаем вождя. Кому как не знатоку военной науки рассуждать на подобные темы. Итак, поведай нам план действий.

— Просим, просим! – нотариус радостно захлопал в ладоши.

 Издеваются они над ним, что ли? Слегка раздражённый граф принялся уверенно развивать свою мысль:

— У Рима вышколенные легионы. Наши мастера доспехов достигли в последнее время невероятных успехов. Экипировка — на загляденье. Солдаты, а я их хорошо знаю, поверьте, — отличаются необычайной твёрдостью, рвутся в бой. Давно устали от бездействия, только и ждут приказа выступать. Отдельная статья, готские отряды – сущие звери в людском обличье. Этим одинаково кого резать – галлов, бриттов, скифов, персов… И судя по тому, что я здесь наблюдаю, местные доходяги нам не чета. А привлеки ещё союзников: арабов-кочевников, например. Да братьев армян. Тогда зададим зарвавшимся персам такого жару! Пара-тройка стремительных марш-бросков и мы уже где-то в Индии!

 Выдав непривычно длинную речь, распалившийся военачальник тяжело задышал. Сказалось воздействие местного климата. Всё ж таки организм его предпочитал прохладу германских лесов, либо благотворный воздух родной Италии.

 Нотариус выслушал долгую тираду с видом полного удовлетворения.

– Великолепно! – закричал он, вскакивая с ложа, исполняя странную пляску, больше похожую на хорею. – Но прежде, чем ввести войско – следует подготовить почву. Персы обожают подарки – это нам на руку. Шепни одному имаму, подкинь монетку другому, подсоби третьему – потом отобьётся втройне! Повсюду можно найти несогласных с правителем. У каждого своя правда, свой кошелёк! Не стесняйся тратить — вначале нужно купить, чтобы потом продать подороже. Все вложения позднее отобьём податями и сборами. А ежели у кого какие возникнут вопросы, по поводу законности наших притязаний, так мы любому предоставим подходящие свидетельства. Древние бумаги и договоры подтвердят, что правда за нами.

— Достойные рассуждения, – поддержал его доводы софист. – Ещё Фразимах утверждал: «справедливость — не что иное, как выгодное для более сильного». Тем более, мы имеем дело с варварами. Ежели наши позиции сильны, что нам до требований недостойных врагов? В отличии от римского народа, ими руководят не мысли, а страсти. Пустая жажда обогащения, захвата земель, женщин, детей. Тем они и опасны, а союзы с ними хрупки и недолговечны. Ещё Платон утверждал, что эллинам по природе свойственно воевать с дикарями. Бесстрашие — главное наше оружие, самая пламенная добродетель!

— Поистине, мудрец — соратник богов! — воскликнул граф. Его охватил такой восторг, что он готов был хоть сейчас покрошить неприятелей на колбасу. Какой римлянин не любит кровянки? Сам он, впрочем, втайне предпочитал луканскую, копчёную.

– Ты тоже так считаешь, прохвост? – вытирая слёзы радости, поинтересовался у писаря, взглянув теперь на того по-новому. – Вот ни за что бы не подумал!

— Именно, — откликнулся нотариус, осчастливленный тем, что прежние недоразумения разрешились. – А ещё считаю, что в этих землях скрыто целое состояние.

— Да, брось! Вот тут ты точно промахнулся. Какие-то жалкие деревушки!

— Не скажи. Хотя выглядят они по-нищенски, но таковыми отнюдь не являются. Это скорее из-за невзрачной местности. Возьмём, для примера, последнее село. Всего каких-то пять десятков домов. Но и свой рынок, кузня, плотницкая, и даже баня. Множество живности. Лошади, ослы, верблюды, быки, овцы общим количеством более шестисот сорока штук. Рядом караван-сарай, довольно обширный, с множеством комнат и большой конюшней. А главное — глубокий колодец, полный хорошей, чистой воды. Что, как мы успели убедиться, тут не везде встречается. Кроме того — зернохранилище, в котором, судя по размерам, содержится не менее четырёхсот пятидесяти модий зерна. И еды, и воды вдоволь. Гарнизон небольшой – лакомая добыча. Очень удобный перевалочный пункт получается. Нашему войску ни в коем случае не следует пренебрегать подобным местом. Добравшись сюда налегке, можно разбить лагерь, дать войску передышку, спокойно подтянуть обозы — пропитанием на некоторое время будем обеспечены. Притом, поселений таких здесь не одно, а множество.

— Э, брат, — поразился сановник, привыкший командовать солдатами, но редко задумывавшийся о проблемах снабжения. — Да ты прирождённый шпион. Такие вещи примечаешь, я бы и не подумал.

 Граф даже малость зауважал вырожденца. Оказывается, тот не зря всю дорогу в окошко глядел и ладошки потные потирал. А со смыслом.

— У каждого свои достоинства, — развёл нотариус руками, довольный похвалой. – Моё дело – тылы обеспечить, твоё – атаковать.

— Вот и ладно! – воскликнул умилённый единством мнений софист. – Вот и прояснили! Всё это, кстати, Августу по возвращению поведаете. А теперь – к сути! Сейчас я вам всё объясню!

 На него накатило внезапное вдохновение. Ночь, тишина, вино, потрескивание дров и благодарные слушатели тому способствовали.

 Речь мудреца оказалась значительной.

 Несмотря на простоватый вид и манеры, в процессе долгой, упорной учёбы и бесконечных дискуссий, болтуну покорился уровень высоких абстракций, недостижимый обычным смертным. Натренированный ум позволял не только с лёгкостью рассуждать о сложных материях, но и на ходу комбинировать идеи, подхватывая суждения спорщиков. Жонглировать понятиями, интерпретируя их в выгодном для проводимой идеи смысле. А в итоге — мастерски манипулировать мнением окружающих.

 Начал бородач с древнейшей космогонии. Из божественных высот вывел и обрисовал земную иерархию. Судя по которой – Империя являлась светом и добром, а Персия – тьмой и злом. Император – сверхчеловек, любимец богов. Пока Рим под его началом стремился обрести высшую мудрость, враги тянули страну на дно, способствуя её разграблению и разрушению. Таким образов, священная война — не что иное, как вопрос благочестия. Но почему же теперь мы стремимся заключить невыгодный мир?..

— Глупое решение, – недовольно воскликнул граф, одурманенный описанными ранее величественными перспективами. – Постыдный договор!

— Погоди, – перебил сановника нотариус, втайне обожавший малопонятное метафизическое многословие, казавшееся ему чем-то вроде высшей речи. – Просто дослушай. Сейчас тебе всё объяснят.

— Ибо такова политика, — закончил мысль софист. – Она занимает в происходящем особое место. То, что мы сейчас называет миром, является необходимой частью войны. Важнейшая передышка, накопление сил. Чтобы в подходящий момент свет небесный низринул тьму. Тогда, и только тогда, наступит эпоха вечного благоденствия.

— Другое дело! – выдохнул граф, очарованный таким оборотом событий.

— А я тебе что говорил!

 Пьянка затянулась за полночь. Попутчики ещё долго гутарили, а философ, приятно ощущая собственное превосходство над слушателями, обильно цитировал классиков и развивал с разных, заслуживающих абсолютной надёжности, точек зрения свою объективнейшую апологию войны.

 Со временем, между крепко поддатыми посланниками возникли прения: «только генеральное сражение!» — восклицал граф; «нет, лучше быстрые набеги и отвод захваченного в тыл!» — протестовал нотариус, «можно же по случаю и варьировать тактику!» — пытался утихомирить спорщиков софист.

 Впрочем, ближе к рассвету, логика окончательно померкла, а разногласия оказались преодолены. Под воздействием минуты даже графа охватила вселенская любовь. Он уже практически братался с нотариусом.

 Так что, прежде чем отключиться в пьяном беспамятстве, соумышленники не только победили всех неприятелей, но и разрешили все насущные мировые проблемы.