Мост над пропастью

Он перешагнул через каменные перила моста. И каким бы этот мост ни был: подвесным над глубоким ущельем, ультрасовременным стеклянным в центре мегаполиса или древним арочным над горной рекой, виадуком скоростного шоссе – этот шаг делает его мостом над пропастью. Этот шаг отделяет вечное движение жизни от полной ее остановки.

— Ты ведь знаешь, что это бесполезно, — опираясь на перила в нескольких шагах от решившегося на последний шаг, стоял средних лет мужчина в светлом плаще. – Ничего не закончится, лишь станет пожизненным, ты бессмертен.

— Зачем ты пришел?

— Прости, парень, работа у меня такая.

— Вытаскивать тех, кто стоит за гранью? – молчанием игнорируя вопрос, незнакомец в плаще устало опустил голову, глядя на сцепленные в замок пальцы. – У тебя это плохо выходит, ты знаешь?

— Ты уже все решил, я не могу тебе помешать.

— А ты попробуй, может выйдет меня отговорить?

— Тебе нужна проповедь? – незнакомец поднял голову, и они долго смотрели друг другу в глаза.

— Да пошел ты! Нет ни ада, ни рая – только боль и страдания.

— Если шагнешь, то опустишься до самого дна, а мука… ты не представляешь, насколько она будет долгой. Ты же помнишь – душа бессмертна.

— Может этого я и хочу! Слышишь? Бесполезный проповедник неба! Где вы все были, когда спасти любимую могло только чудо, и за какие грехи вы наказали ее, самую чистую, неизлечимой болезнью? Где ты был, когда я бросался на стены запертый в клетке отчаяния и сходил с ума в мертвой пустоте одиночества? Я не помню тебя рядом, когда пустился во все тяжкие. Ты присматривал за мной оттуда, из рая? И как, впечатлило? Все грехи успел записать, не надорвешься такого волочить на небо? Ты слышал, когда я кричал и звал от бессилия в слезах и соплях? Чего ты молчишь! А теперь вот пришел. Ты типа мой ангел? Должен хранить? Слишком долго пришлось тебя ждать, – злые слезы срывали порывы ветра, оставляя глаза сухими. – Боишься, что с работы уволят за то, что не справился? Как у вас там – на землю без крыльев сошлют или черные выдадут? Где она, ваша любовь? Ты  знаешь, я верил… только в нее.

Он замолчал, глядя вдаль.

— Как тебя зовут? У вас есть имена? – почти спокойно вновь заговорил он.

— Александр.

— А меня – Иван, — да ты и так это знал, усмехнулся он. – Ладно, забей. Ты прав – свобода выбора и остальные бла-бла – это только мое решение. Написать расписку твоему высшему начальству, что ухожу по собственному желанию?

Они смотрели друг на друга в последней попытке натянуть мост спасения между спокойствием и иронией.

— Врут они все, про светящуюся любовь из глаз. Думал, вот увижу ее сейчас и может… Ладно, спасибо, что навестил, постоял рядом. Проводил в последний путь.

Ночь подходила к концу, шел последний час перед рассветом.

— Там, на том конце, на дне пропасти, правда, стоны и скрежет зубов? Я ведь читал когда-то…

— Там, куда собрался, тебе будет все равно.

— Что ж

Иван улыбнулся, разжал пальцы и сделал шаг. Яркая вспышка света ударила по глазам и прежде, чем он вновь смог что-либо видеть, с ним заговорили.

— Убивая в себе жизнь, отрицая ее своим шагом, ты выбираешь не смерть, ведь она лишь переход. Ты выбираешь стазис – состояние, когда всё движение остановится внутри тебя. Там, где ты окажешься, прекратится движение мысли и творчества внутри тебя. Ты больше не сможешь слышать и соприкасаться с Извечным, вместе с тобой наполнявшим смыслом и красотой, рожденные вами идеи.

Не смея пошевелиться, Иван смотрел, как рушится и умирает его внутренний мир: сливаясь с темнотой, гасли фонари, в свете которых рождались его сказки; исчезали города, в которых растворялись люди, замершие за мгновение до этого, словно почувствовав неладное. Погасла изумрудная звезда, зажженная им в небе. Шевельнув на последок кончиком хвоста, растаял кот, бродивший между пространствами и временами. Серебристым дождем осыпались миры, не закончившие свои истории. Жизнь ушла, и на месте умершего мира зияло абсолютное ничто.

— Воспоминания – это движение времени в твое «вчера». Прошлого не существует, но оно и есть «ты», которого настоящее лишь констатирует. Когда время внутри тебя остановится, ты замрешь в одной точке…  Время  исчезнет, а с ним – твои воспоминания.  Внутри тебя исчезнет всё, что и есть «ты», Иван.

Черным песком начала осыпаться скамейка под старой березой, где, улыбаясь в морщины прожитого времени, сидела… мама. Держа в неверных руках кусок хлеба, она кормила голубей, с сухим шелестом рассыпавшихся у ее все время зябших ног. Черной тенью тьма забвения стремительно догоняла Маринку, шестилетнюю дочку в красном с большими белыми горохами платье, летевшую на новеньком самокате по дорожке парка. Легкие волосы едва поспевали за стремительным движением ее радости. Постепенно заполняя все существо Ивана, черные кристаллы песка вбирали улыбку любимой и боль, саднившую многие годы, родные лица и горечь потерь, собственные открытия и вопросы, так и оставшиеся без ответов. Последним, забвение поглотило немой крик ужаса, застрявший в горле, погрузив Ивана в небытие.

— Все живое дышит – вдох и выдох, рождение и смерть. Дойдя до края, жизнь продолжает свое бесконечное движение в новом рождении. Смотри: летний полдень. Ветер лениво трогает кроны деревьев. Солнце стоит в зените и окутывает жаром. Все замерло и, разомлев,  лишь впитывает, поворачиваясь за его движением. Но ночь принесет прохладу, рассыпав хрусталь далеких звезд на черный бархат неба над безмятежно уснувшей землей.

— Убив в себе жизнь, ты сделал невозможным новое рождение в себе: осознание, раскаяние, стремление исправить – там ты не сможешь изменить свой последний выбор. Потому никто не сможет протянуть тебе руку помощи. Ты останешься там навсегда. Иван?

Оглушенный, с остановившимся взглядом, он с трудом понял, что еще… живой. А значит…

— Любовь, Иван. Молитвы любящих – это та тонкая нить, по которой она вопреки всем законам, потому как Любовь и есть высший закон, даст жизни возможность протянуть руку, чтобы коснуться того, кто отрицал ее и подарить шанс на короткое время, чтобы можно было сделать новый выбор.

— Что ж я… Господи! – с отчаянным раскаянием Иван повернул голову в сторону моста и почувствовал сильный рывок.

У его ангела были уставшие, обычные серые глаза. Перегнувшись через перила, Александр крепко держал Ивана за руку.

— Балбес, сколько еще раз тебя доставать.

— Ты знал?

— Верил.