Кандия

I

 Удары вражеских орудий разбудили спящий город перед рассветом.

 Снаряды обрушились на зубчатые стены укреплений. Подняли кучи каменной пыли, разметали на бастионе Панигра ночную стражу.

 Пролилась кровь, появились раненные и убитые.

 Несколько ядер упали посреди крепости, нанося разрушения – где раскурочив мостовую кладку, где проломив фасад хозяйственной постройки, а где обрушив кров, погребая под обвалами жильцов.

 Хотя защитники ожидали штурма со дня на день, первый обстрел оказался ошеломляющим. Возникли хаос и суматоха. Кто метался по закуткам, не зная за что хватиться, кто торопился укрыть семью в подвале, кто мчал на укрепления, дабы усилить оборону.

 Монахи, подстёгивая смелость молитвами, взяли на себя роль санитаров и устремились на улицы — подбирать раненных. Суетливо доставляли они носилки с обмякшими, изувеченными телами в раскинутую при храме больничную палату. Там хлопотал дряхлый эскулап с двумя помощниками – останавливая кровотечения, промывая раны, втирая мази, накладывая повязки; потчуя издыхающих эликсирами. И пока контуженные вверяли свои жизни сноровке лекарей, сами медики, в деле исцеления, больше уповали на чудо.

 Спешившим по своим делам обывателям вскоре приходилось уже обходить, либо даже переступать через покойников. Иногда с потрясением узнавая, среди беспомощно раскинувшихся на земле мертвяков, знакомые физиономии – только странно поблёкшие, отчуждённые.

 Стоило солнцу взойти чуть повыше – на улицы выехала особая повозка. Неторопко передвигалась она по городу, собирая уже подвергшиеся разложению тела, иногда отгоняя от них неизвестно откуда взявшихся собак.     

 Могильщикам предстояло в эти знойные дни особенно много работы.

 А канонада всё продолжалась. Вопреки прошлым годам, когда турки распыляли силы и беспорядочно обстреливали крепость со всех сторон, теперь они сосредоточили огонь лишь на нескольких бастионах, атакуя одновременно с двух противоположных направлений.

 Впрочем, обороне было чем ответить. Сотни больших, средних и малых пушек принялись тут же гатить в ответ. Пальба длилась практически беспрерывно весь день напролёт.

 Но за днём наступила ещё более тяжёлая ночь.

 Да, самый ужас положения измотанные жители ощутили вечером. Когда организм привычно требовал отдыха, но уснуть невозможно. Ведь страх не проснуться поутру был настолько силён и осязаем, что затмевал разум.

 Большинству кандийцев удавалось лишь ненадолго погрузиться в короткие периоды забытия, каждое из которых – как случайный глоток воздуха для утопающего.

 Однако, привыкаешь ко всякому. Два-три дня и разрывы снарядов уже не так пугают. Приучаешься спать в любых условиях, даже если ядра падают прямо посреди двора. В конце концов – на всё воля Божья.

 А в стремлении турок каждый год прибывать в это место и пытаться захватить его во что бы то ни стало, не согласуясь ни с каким жертвами, было для выживших жителей и простых солдат, несведущих в высокой политике, действительно нечто божественно-непостижимое.

 Кроме того, в крепости появилось на свет и выросло целое поколение, толком не знавшее мирных годов. Война для них — данность. Жуткая, но столь же неизбежная как ночь, холод, шторм. Как голод и смерть. Как чума, иногда спутывавшая планы даже противнику.

 Лучшее время в городе – поздняя осень, до рождества. С началом непогоды военные кампании затухали. Обстрелы прекращались. Оттоманы отправлялись на зимние квартиры.

 Тогда можно было вздохнуть вольготнее. Наступал длительный период тишины. Но покой обманчив, ближе к весне у жителей нарастало ощущение тревоги.

 Вслед за потеплением на остров прибывали омоложённые турецкие войска. Пусть и действовали они, под предводительством ветеранов, однообразно, раз за разом избирая устаревшую тактику, отчаливая в конце концов несолоно хлебавши. Но и цитадель с годами лишь ослаблялась, усыхала. Наполняясь надломленной, призрачной жизнью.

 Купцы и прочие зажиточные люди выехали в первую очередь. Умные бежали вслед за ними. В крепости остался лишь гарнизон, которому периодически подбрасывали небольшие подкрепления, да жалкие бедолаги, до последнего цеплявшиеся за родные места. По разным причинам не способные их покинуть. Обездоленные, малость одичалые, отчаянно ненавидящие янычар.

 Впрочем, года выпадали разные. Иногда республиканскому флоту удавалось задержать турецкую армаду ещё на выходе из Дарданелл. Иногда мусульманских кораблей прибывало недостаточно, и атаки на крепость были вялыми, несущественными, больше для вида. Такие времена можно даже назвать счастливыми.

 Но на сей раз османы взялись за дело с полной серьёзностью.

 Войско прибыло ещё в ноябре. Одним погожим деньком высыпавшие на стены жители узрели у расположенного поодаль заливчика огромное средоточие крупных парусников, галеасов, галер и прочих мелких судов. Под прикрытием корабельных пушек от эскадры к побережью сновало множество лодок – выгружая на берег бесчисленную армию.

 Сразу оказалось, что второй десант, разве чуть поменьше масштабами, возник с противоположной стороны города. Кандийцы лишь беспомощно и обречённо наблюдали за происходящим – они не в силах были воспрепятствовать высадке.

 Оставалось заклинать Всевышнего и укреплять фортификации, чем гарнизон последующие полгода и занимался.

 А полчища заполонивших гавани осман невдолге объявились в прилегавшей к цитадели долине. У подножия холмов выросли шатры оккупантов.

 На этом они не остановились. Весь окружающий крепость идиллический ландшафт вскоре радикально преобразился.

 Продолжая денно и нощно копошиться в прибрежном песке, турки постепенно возвели первые валы, скрывшие лагерные палатки из вида.

 Следом возникали всё новые и новые курганы. На одних осаждавшие воздвигали обнесённые оградами опорные пункты. На других выстроили мощные редуты, имевшие собственные рвы. Между валами проложили ходы сообщения, прорыли узкие змееобразные траншеи.

 Некоторые возвышения были столь огромны, что соперничали с высотой крепостных стен. Их использовали для организации батарей, состоявших из самых мощных орудий.

 Гигантским пушкам требовалось много места для обслуги.

 Из сотен мешков, наполненных землёй и обмазанных глиной, выкладывались амбразуры. У каждой бойницы настилались дощатые платформы. Где мешков не хватало, использовались бочки, выложенные пирамидами либо собранные в стойки, обтянутые для крепкости корабельными канатами. Под землёй устраивались глубокие пороховые погреба.

 Основные батареи расположили напротив бастионов, второстепенные – по их бокам, чтобы создать перекрёстный огонь.

 Для стрелков подготовили многоярусные траншеи, позволявшие вести атаки одновременно с нескольких уровней. Лучники размещались на ближних подступах. Над ними, ряд за рядом, располагались аркебузы, лёгкие мушкеты с укороченными стволами, тяжёлые мушкеты, многоствольные пищали…

 Когда блокадные работы грозили слишком приблизиться к стенам крепости – оборонявшиеся помалу, сберегая заряды, обстреливали подступы: как из ружей, так и из пушек. А под покровом ночи производили редкие вылазки, пытаясь хоть немного помешать неприятельским работам, но тщетно.

 Кольцо осады сжималось, конечно, медленнее чем удавка на рее, зато более мучительно. Всё ближе и ближе подбиралась наступательная мощь осман к цитадели, разворачивая сложную, угнетающую защитников систему укреплений. На которую захватчики постепенно подтянули как орудия, так и уйму расходных материалов.

 А когда приготовления посчитали законченными – устроили «геенну огненную», массированный майский штурм.